Любовь Орлова в воспоминаниях коллег
Секретами молодости не делилась
ИРИНА КАРТАШЕВА, АКТРИСА ТЕАТРА ИМ. МОССОВЕТА
– Очаровательная женщина, очень элегантная. Интеллигентный, порядочный и добрый человек. В театре она никогда не вовлекалась ни в какие закулисные истории и интриги. Она была выше этого и стояла в стороне. Особняком. Как человек другого мира. Но без всякого высокомерия.
Сначала у нас в театре она сыграла в «Русском вопросе» Симонова. Потом ее долго не было видно, потом она стала Лиззи Маккей в пьесе Сартра.
Мы поражались, как потрясающе она выглядит. И никогда точно не знали, сколько ей лет. Знали, что много. И секретами своей молодости не делилась.
Она очень любила хорошо одеться. Если видела красивую тряпочку, то всегда обращала внимание. Помню, у меня появилась модная стеганая юбка. Она, увидев ее, воскликнула: «Ой, Ирочка, подите сюда, покажите, что за прелесть!» Она была женщиной «от» и «до». И ушла из театра, лишь когда заболела.
Между супружескими комнатами существовала телефонная связь
ЛИДИЯ СМИРНОВА, КИНОАКТРИСА
– С Орловой меня познакомил Дунаевский на съемках фильма «Моя любовь». Когда картина уже заканчивалась, Исаак Осипович предложил поехать на дачу во Внуково. Я было смутилась. Для меня Орлова была звездой, небожительницей.
Однажды я видела, как машину с ней подняли на руки. И вдруг я – сама еще никто – еду к этой знаменитости в гости! Когда мы приехали, я была поражена какой-то удивительной атмосферой этого дома. Каждый чехольчик на тумбочке, кресле, диване был сшит ею. Красивый ситчик в цветочек. Чистота – чувствовалась женская рука, покой, невероятный домашний уют.
Кстати, она звала Дунаевского Дуней. И все так уважительно, с симпатией. Встречает меня таким улыбчивым голосом, с такой теплотой, искренней доброжелательностью: «А, так это вы та самая Смирнова, о которой я уже слыхала?» Я была у нее и в московской квартире, в переулке рядом с Елисеевским магазином. Когда мы вошли, мне открыла дверь ее мама. Григория Васильевича не было дома. Помню расположение комнат – между ними существовала телефонная связь.
Помню, в течение всего нашего разговора поклонники звонили в дверь, пытались войти. А мама Орловой, отбиваясь, говорила, что Любовь Петровна занята, что ее нет и т. д. Это было так утомительно. Постепенно сердилась мама, сердилась Люба: «Мам, ну скажи им, мам…» И я услышала, как она открыла дверь и крикнула: «Перестаньте ходить, Любовь Петровна не может вас принять, она занята. Если не перестанете, я ошпарю вас кипятком!» Эта фраза повисла в воздухе. Я подумала: конечно, она первая звезда, но ошпарить – это слишком. Она не сделала бы этого никогда. И тут же я своим длинным языком выдаю: «Любовь Петровна, а ведь настанет время, когда этого может не быть».
Наступила пауза. Какая я все-таки нахалка. Я тут же испугалась. Я ведь не имела права на такие разговоры.
Она ничего не ответила. Она ведь была очень интеллигентным человеком.
А Григорий Васильевич был человек необыкновенно прагматичный. Он успешно рекламировал и себя, и Любу, и их жизнь. В первую очередь – продюсер. Потом – режиссер. Причем рекламой была и съемочная площадка. Он на съемках мог ненавязчиво обронить между прочим: «Вчера Вячеслав Михайлович Любе сказал…» Молотов то есть. И все – актеры, осветители, костюмеры – верили, что он вхож в верха. Это была его манера – намекать на связи в верхах, на дружбу с Молотовым, со Сталиным… Может, Любовь Петровна и была любимицей Сталина – не знаю. Александров как опытный пиарщик создавал вокруг нее нужную ему ауру.
Мы с вами Рыжие
ГЕННАДИЙ БОРТНИКОВ, АРТИСТ ТЕАТРА ИМ. МОССОВЕТА
С Любовью Петровной Орловой я познакомился еще школьником, когда пришел на спектакль «Лиззи Маккей» по знаменитой пьесе Жан-Поля Сартра. Там она играла главную роль, и меня поразило, что Орлова играет роль проститутки.
Окончив Школу-студию МХАТ, я попал в Театр им. Моссовета. И Любовь Орлова в числе первых обратила на меня внимание. На моей премьере в театре она подходит и дарит мне, молодому парню, шикарную темно-пунцовую розу.
Я был для нее хулиганом. Она говорила: «Гена, мы с вами Рыжие. Мы развлекаем толпу на вечеринках».
Каждый раз, когда разгоралось веселье, мы выходили и танцевали с ней рок-н-ролл. Был такой случай в Югославии на правительственном приеме. Начальство задерживалось, а музыка уже звучала, столы накрыты для фуршета. Мы с Орловой по пол-рюмочки коньяка хлопнули «для сугрева» и пошли развлекать толпу – вальсировать, пританцовывать…
И тут подошли охранники: «А вы не рано ли стали пить?» Тут я возмутился: «А вы знаете, с кем вы говорите? Это величайшая суперзвезда Любовь Орлова!» Они смутились, ушли. А потом посол похвалил: «Молодцы, выручили. А то все засохли бы, как мухи».
Вместе мы играли только в спектакле «Концерт», который поставил Завадский. Наши гримерные были рядом, она стучала: «Геночка, не пора ли нам идти?» Я выбегал, брал ее под ручку, и мы шли на сцену.
Открою маленькую тайну. Любовь Петровна страдала болезнью вестибулярного аппарата. Ей было очень трудно пройти коридор по прямой линии. Я всегда провожал ее на сцену под ручку. Доставлял ее за кулисы. Объявляли ее номер, она выходила.
И вот однажды мы почти уже дошли, и вдруг она говорит, что забыла свой текст. Я посоветовал ей прочитать до половины, поставить точку, шикарно улыбнуться и уйти со сцены. Так она и поступила. А сам так переволновался, тоже забыл знаменитые стихи Пушкина – путал текст! А она за кулисами переживала: «Гена, это я виновата, я сорвала вам…» Что касается ее «вечной молодости»… Мне лично она говорила, что у нее не было ни одной пластической операции. Только «шелушение» кожи, которое она делала во Франции.
А вот с руками у нее была трагедия. Суставы болели, стали увеличиваться, выглядели неэстетично. И она вынуждена была часто пользоваться перчатками. А Александров пустил шутку, что Любочка летает в Париж за перчатками. Некоторые поверили.
Любочка, помнишь меня?
АНАТОЛИЙ АДОСКИН, АРТИСТ ТЕАТРА ИМ. МОССОВЕТА
Любовь Петровна была не театральной артисткой. Она была другой веры. Кино делается кадрами, кусками, короткими дублями по две-три минуты – редко больше. А в театре – другое. Игра часами. Опыта у нее было недостаточно. Она всегда очень волновалась и всегда это возмещала огромным трудом, высоким ремеслом в хорошем смысле. Она очень много работала.
Были и забавные моменты. Я с ней играл в нескольких спектаклях – в «Лиззи Маккей», «Сомов и другие», «Странная миссис Сэвидж». Как-то вышел на сцену в синей рубашке вместо красной – и она забыла текст! Рефлекс! У Орловой все было отработано, рисунок роли «вызубрен». При этом она была совершенно прелестная женщина. Ей было не так мало лет – и мы, молоденькие ребята, бегали и тайно заглядывали в гримерную через приоткрытую дверь. Удивительная фигура, совершенно поразительная – она всегда же занималась гимнастикой.
Ее обожали зрители. Помню такой случай… Как-то мы были на гастролях в Киеве. И в парке над Днепром она дала свой творческий вечер. Переполненный зал под открытым небом, сцена-раковина. После концерта за ней, как всегда, тянулся шлейф поклонников, коллег, журналистов.
И вдруг вошла очень старая женщина, буквально развалюха. Ее сначала не пускали. Она требовала, чтобы пустили. А Орлова стояла в окружении интересных джентльменов. И та закричала: «Любочка! Ты разве не помнишь меня? Мы с тобой в одном классе учились!» Орлова чуть не упала.